Алексей Швайгерт: рынок политтехнологий сжимается, 80% борются за выживание

Этот ресурс был ориентиром, многие хотели туда попасть. На рынке политконсалтинга не было системы подтверждения своей квалификации, база ИЗБАСС стала формой такого подтверждения. По большому счету, ИЗБАСС был ориентиром на достаточно теневом рынке. Сейчас проект не работает, по прямой ссылке открывается сайт с азартными играми, хотя список из «1000 человек, которые делают выборы», найти можно. И одна из причин, по которым я решил сделать свой реестр «Политтехнологи.ру» –было обидно, что сайт пропал. Да, он был довольно кустарным, но это история становления рынка. 

Второй момент: у меня оказалось несколько доменных имен типа «Polittehnologi.ru», которые очень удобны для продвижения подобного продукта с точки зрения онлайн-продвижения. И третье: рынок меняется. Многие коллеги ушли с него – в чиновники, в бизнес, в GR. Вместо них пришла молодежь, которая делает выборы в интернете. Это настолько явный тренд, что в 2021 году под патронажем АНО «Диалог» создали ассоциацию интернет-технологов. И даже по заявкам в реестр я вижу много ребят, которые занимаются интернет-технологиями.

Кампании идут достаточно предсказуемо, с точки зрения конкурентности. По сути, единственный фактор неопределенности – протестное голосование. Когда видимых реальных конкурентов нет, люди голосуют непредсказуемо даже за технических кандидатов – такие примеры были в 2018 году. Поэтому, здесь сложно что-то сказать про развитие и перспективы рынка. Политтехнологи сейчас становятся не только специалистами по проведению избирательных кампаний, они шире смотрят на поле деятельности, пытаются искать ниши, чтобы оставаться сразу в нескольких проектах. Это может быть и коммерческий пиар, антикризисный пиар, GR.

Если говорить о самом проекте реестра, каким вы его видите? Будет ли это конкуренция с Российской ассоциацией политических консультантов, другими объединениями или это параллельные, непересекающиеся вещи?

Ситуация на рынке непростая, появление еще одного такого проекта вызвало определенное напряжение в цехе. Проект обсуждался в закрытых группах и в Комитете РАСО по политтехнологиям, который возглавляет Евгений Минченко. Да, внутри РАПК были опасения. Опасение, что кто-то пытается что-то «возможно против нас» не оставляет коллег по цеху. При этом, я сам состою в РАПК, в Комитете по политтехнологиям, с коллегами перед запуском всей этой истории я общался, как мог развеивал их опасения. Сейчас на рынке все присматривают друг за другом, кто что делает и среди тех, кто занимается политическим администрированием федеральных и крупных региональных кампаний напряжение есть. Но, как говорится, фарш назад не прокрутить, раз начал делать, идти назад смысла нет.

У меня понятная история по возрождению ИЗБАСС, я от нее не отклоняюсь и это, возможно, защищает меня и проект от совсем уже жесткой критики. Я точно не конкурент РАПК и мэтрам политконсалтинга, я региональный технолог, который просто хочет сделать полезное дело для рынка. Пусть расцветают сто цветов, работают сто школ, лишь бы разговоры о смерти профессии не переходили в эпитафии. Хоронят рынок давно, но он видоизменяется, как и сама политика. Стала политика гибридной, политтехнологии становятся гибридными. При этом, примерно 80% участников рынка занимаются борьбой за выживанием на этом рынке.

Логику создателя реестра я понял, а зачем мне вступать в него, если я райтер или администратор на кампаниях?

Есть две категории людей: те, которые не хотят никакой публичности, работают в партийных структурах и не высовывают голову, и те, кто работает на более конкурентном рынке, в разных кампаниях, политических проектах. Реестр нужен для них, если не для признания их заслуг, то хотя бы чтобы имя было услышано. Всегда в разговорах с заказчиками даже именитые политтехнологи любят сказать, что они в таких-то рейтингах и ассоциациях состоят. Присутствие в реестре, это еще один элемент репутационного пиара. Если ты добросовестный специалист, никого не «кинул», не подвел, то почему тебя нет в этом проекте. Реестр бесплатный, нет никаких членских взносов, сложностей, а сама процедура верификации происходит по тем же основаниям, по которым работал ИЗБАСС или принимает анкету на вступление в любую другую профессиональную организацию.

Уральская считалась школой спорных, агрессивных, и даже грязных технологий, иркутская относилась к школам сильной политической юриспруденции. Таких разговоров сейчас нет и по большому счету все скатилось к движению вокруг одного заказчика, вокруг московских проектов, которые потом распространяются в регионы. Централизация, которая есть в экономической политике по распределению ресурсов, она и на рынке политтехнологий отражается. Мы уже не говорим про школы, говорим о том, что в «дирекции единого заказчика» можно было посотрудничать по тому или иному проекту. По сути, все превратилось в московскую школу, которая абсорбировала все, что было в регионах, расставила на должности и монополизировала рынок, который диктует свои правила.  

Заинтересованы ли в политкосалтинговых специалистах бизнес-структуры? Это же не только про выборы, но и про работу с имиджем, с репутацией, разработкой креативных кампаний по продвижению.

Это всегда было сопутствующим, а для кого-то и основным направлением деятельности. Человек мог несколько месяцев в году заниматься политконсалтингом, а основное время консультировал людей на стыке политики и бизнеса, реализовывал пиар-проекты 

По моему ощущению, монополия рынка выборов и в целом его упрощение, упрощение избирательной системы, процедур, дефицит конкуренции отразились и на рынке коммерческом. Там тоже происходит такое же упрощение, экономия ресурсов. Никогда маркетинг, консалтинг не были приоритетными статьями расходов. Когда бизнес начинает ужиматься в основных потребностях, расходах, когда экономическая ситуация оказывают непредсказуемое влияние, приходится решать, как выживать в условиях санкций или повышения налога на прибыль до 25% – бизнес начинает экономить на второстепенных вещах, например, на консультировании. Это считается опцией, которая необязательна. У кого-то в штате работают специалисты, им не нужны специалисты извне. Я скептически смотрю на вольный рынок коммерческого консультирования.

Сколько людей может войти в реестр? Как можно оценить объем рынка политконсалтинга?

Недавно проходило профильное голосование в telegram-каналах, организаторы включили туда около 400 фамилий – универсальных политтехнологов, партийных специалистов, юристов, интернет-технологов. Я думаю, примерно такое количество специалистов – это костяк рынка. Хотя у Полуэктова 15 лет назад было 1000 фамилий в реестре и еще тысячи полторы фамилий в резерве – те, кто работал, но не подал заявку в реестр. Ну это если не брать шарлатанов и мошенников. 

Что вы имеете в виду под мошенниками?

На своей практике столкнулся с тем, что человек, имеющий какие-то компетенции, написанные на бумаге, на деле не сможет справится с простейшими функциями. Реестр – это попытка верифицировать специалистов, на которых можно полагаться. На рынок пришло достаточно много людей, которые позиционируют себя в качестве специалистов, но ими не являются. Шарлатан резюме не пришлет, а если пришлет, то фальсифицирует, но при верификации это вскроется. С определенной долей вероятности, мы поймем его реальную квалификацию.

Можете привести пример?

Орговик из Красноярского края прислал резюме с серьезным послужным списком от Сахалина до Калининграда. Но в итоге человек, который позиционировал себя как профи, приехал, не справился с простыми задачами, через три дня уехал, сославшись на обстоятельства непреодолимой силы, при этом включил в свой послужной список еще одну серьезную избирательную кампанию, как человек, который внес в нее весомый вклад.

Шарлатаны были всегда и везде. Но так как в нашей сфере критерии профессионализма размыты, здесь они задерживаются дольше. Вы правильно сказали про «инфоцыган». Их не только на рынке тренингов и личностного роста много, но и в политтехнологиях, поликонсалтинге.

Особенно соблазн «приукрасить» свой реальный опыт и компетенции испытывают молодые специалисты. Они, объективно, лишены опыта и практики не то, что 90-х, а даже нулевых годов. В некотором смысле это «комплекс неполноценности». Ну нет сейчас масштабных регулярных избирательных кампаний, которые привлекали бы начинающих в значительном объеме, где прокачивались бы их навыки и, как следствие, всходили бы новые «звезды» рынка. Думаю, это одна из причин, по которым люди делают себе фантастическое резюме и, по сути, выдают себя за тех, кем не являются.

Давайте откровенно: даже когда юрист или смм-щик называют себя политтехнологами – это приукрашивание реальности. Всё-таки политтехнолог должен быть универсалом, который на базовом уровне понимает все предвыборные процессы: от общего управления и детального планирования кампании в целом до осмысленного применения тех или иных технологических инструментов. Кстати, на «Политтехнологи.ру» вы не найдете «политтехнологов». Мы просим каждого претендента выбрать три свои самые сильные компетенции из предложенных нами 20-ти. Это позволяет куда лучше понять специализацию и реальный функционал каждого, кто хочет попасть в реестр.

Еще пример. Человек приехал на проект, в обход основной команды начал напрямую выходить на заказчика, предлагать свои услуги. В итоге взял свою зарплату и уехал, отключив телефон. Человека после такой ситуации в принципе должно вымыть с рынка, потому что у рынка консалтинга есть достаточно жесткие правила. И одно из них, если ты вошел в проект, не должен из него уходить к конкурентам, еще куда-то – такой рыцарский принцип. Договор важнее денег. Но ситуаций, которые я рассказал, все больше.